Это называется — берега потерял. Цитаты из советского фильма собачье сердце

очь в ночь через десять дней после сражения в смотровой в квартире профессора Преображенского, что в Обуховском переулке, ударил резкий звонок. Зину смертельно напугали голоса за дверью:

Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть.

3абегали шаги, застучали, стали входить, и в сверкающей от огней приемной с заново застекленными шкафами оказалась масса народу. Двое в милицейской форме, один в черном пальто, с портфелем, злорадный и бледный председатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Федор, 3ина, Дарья Петровна и полуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий горло без галстуха.

Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известном всем лазоревом халате, и тут же все могли убедиться сразу, что Филипп Филиппович очень поправился в последнюю неделю. Прежний властный и энергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночными гостями и извинился, что он в халате.

Не стесняйтесь, профессор, - очень смущенно отозвался человек в штатском, затем он замялся и заговорил: - Очень неприятно. У нас есть ордер на обыск в вашей квартире и, - человек покосился на усы Филиппа Филипповича и докончил, - и арест в зависимости от результатов.

Филипп Филиппович прищурился и спросил:

А по какому обвинению, смею спросить, и кого?

Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке из портфеля:

По обвинению Преображенского, Борменталя, 3инаиды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки МКХ Полиграфа Полиграфовича Шарикова.

Рыдания 3ины покрыли конец его слов. Произошло движение.

Ничего не понимаю, - ответил Филипп Филиппович, королевски вздергивая плечи, - какого такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса... которого я оперировал?

Простите, профессор, не пса, а когда уже он был человеком. Вот в чем дело.

То есть он говорил? - спросил Филипп Филиппович. - Это еще не значит быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не убивал.

Профессор, - очень удивленно заговорил черный человек и поднял брови, - тогда его придется предъявить. Десятый день, как пропал, а данные, извините меня, очень нехорошие.

Доктор Борменталь, благоволите предъявить Шарика следователю, - приказал Филипп Филиппович, овладевая ордером.

Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел. Когда он вернулся и посвистел, за ним из двери кабинета выскочил пес странного качества. Пятнами он был лыс, пятнами на нем отрастала шерсть. Вышел он, как ученый циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыре и осмотрелся. Гробовое молчание застыло в приемной, как желе. Кошмарного вида пес с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы и, улыбнувшись, сел в кресло.

Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым крестом и, отступив, сразу отдавил 3ине обе ноги.

Человек в черном, не закрывая рта, выговорил такое:

Как же, позвольте?.. Он же служил в очистке...

Я его туда не назначал, - ответил Филипп Филиппович, - ему господин Швондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.

Я ничего не понимаю, - растерянно сказал черный и обратился к первому милицейскому. - Это он?

Он, - беззвучно ответил милицейский. - Форменно он.

Он же говорил... кхе... кхе...

И сейчас еще говорит, но только все меньше и меньше, так что пользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет.

Но почему же? - тихо осведомился черный человек.

Филипп Филиппович пожал плечами.

Наука еще не знает способа обращать в людей зверей. Вот я и попробовал, да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.

Неприличными словами не выражаться! - вдруг гаркнул пес с кресла и встал.

Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бок, милицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха и в ней отчетливее всего были слышны три фразы.

Филиппа Филипповича: "Валерианки. Это обморок".

Доктора Борменталя: "Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского".

И Швондера: "Прошу занести эти слова в протокол".

Серые гармонии труб горели. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ее одинокою звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучили его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове пса текли складные и теплые.

"Так свезло мне, так свезло. - думал он, задремывая, - просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке. Утвердился. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это заживет до свадьбы. Нам на это нечего смотреть".

В отдалении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах смотровой.

Седой же волшебник сидел и напевал:

Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги. Упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался в них, резал рассматривал, щурился и пел:

- "К берегам священным Нила..."

Январь - март 1925 года

...................................................................................................................................................................................

Как это вам, Филипп Филиппович, удалось подманить такого нервного пса?
- Лаской, лаской. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом.

Террором ничего поделать нельзя. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать.
Они думают, что террор им поможет. Нет, нет, не поможет.
Какой бы он ни был - белый, красный, даже коричневый.

Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
- Прошу вас.
- Здравствуйте, профессор.
- Сколько вам лет, сударыня?
- О, профессор... Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
- Лет, я вам говорю, сколько?
- Честное слово... Ну, 45.
- Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
- Я вам как одному, как светиле науки.
- Сколько вам лет, сударыня?
- Это просто ужасно. 51.

Похабная квартирка. Но до чего хорошо. А на какого чёрта я ему понадобился?
Неужели же жить оставит? Вот чудак. Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ахнуть.

А сову эту мы разъясним.

Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
- Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь.
А во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.

Во-первых, мы не господа.
- Во-первых, вы мужчина или женщина?
- Какая разница, товарищ?
- Я женщина.

Мы - новое домоуправление нашего дома. Я - Швондер, она - Вяземская.
Товарищ Пеструхин и товарищ Жаровкин.
- Скажите, это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
- Нас.
- Боже, пропал дом. Что будет с паровым отоплением?
- Вы издеваетесь, профессор?
- Да какое там из...

Мы к вам, профессор, вот по какому делу. Мы, управление нашего дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
- Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.

И где же я должен принимать пищу?
- В спальне.

Это какой-то позор...

Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу...
- Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?

Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей Германии.
- По полтиннику штука.
- Нет, не возьму.
- Но почему вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете детям Германии?
- Сочувствую.
- А, полтинника жалко?
- Нет.
- Так почему же?
- Не хочу.

Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом вас следовало бы арестовать.
- За что?
- А вы не любите пролетариат.

Не скажите, Филипп Филиппович все утверждают, что новая очень приличная, 30 градусов.
- А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых.
- А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули.
- Вы можете сказать, что им придёт в голову?
- Всё что угодно.

Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики.
Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.

Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть надо уметь.
А представьте себе, что большинство людей есть вовсе не умеют.
Нужно не только знать, что есть, но и когда, как, и что при этом говорить.
А если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет:
...не говорите за обедом о большевизме и о медицине.

И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
- Да ведь других нет.
- Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике.
И что же вы думаете?
Те мои пациенты, которых я заставлял читать "Правду" теряли в весе.
Мало этого, пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.

Опять общее собрание сделали.
- Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу.
Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.

А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой?
Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы?
Да её вовсе не существует, доктор. Что вы подразумеваете под этим словом?
А это вот что. Когда я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер
начну в квартире петь хором - у меня настанет разруха.

Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза
и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна - в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах.

Контрреволюционные вещи говорите, Филипп Филиппович.
- А, ничего опасного. Никакой контрреволюции.
Кстати, вот ещё слово, которое я совершенно не выношу.
Абсолютно неизвестно - что под ним скрывается? Чёрт знает что.

Мерси. Я вам сегодня вечером не нужен, Филипп Филиппович?
- Нет, благодарю вас. Мы сегодня ничего делать не будем.
Во-первых, кролик издох. А, во-вторых, в Большом "Аида".
А я давно не слышал, помните дуэт? Ко второму акту поеду.

Как это вы успеваете, Филипп Филиппович?
- Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
Я за разделение труда, доктор. В Большом пусть поют, я буду оперировать.
И очень хорошо. И никаких разрух.

Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц. Инкогнито.
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда, спрашивается?

Ошейник - всё равно что портфель. Я вытащил самый главный собачий билет.

Профессия - игра на балалайке по трактирам.
Причина смерти - удар ножом в сердце в пивной "Стоп-сигнал".

Значит, Тимофеевна, вы желаете озвездить свою двойню?
- Да мне бы имена им дать.
- Ну что ж, я предлагаю такие имена: ...Баррикада, Бебелина, Пестелина...
- Нет, нет, нет. Нет. Лучше назовём их просто: Клара и Роза.
В честь Клары Цеткин и Розы Люксембург, товарищи.

Профессор, на наших глазах происходит чудо.
- А вы знаете, что такое "абырвалг"? Это... ГЛАВРЫБА, коллега, только наоборот.
Это ГЛАВРЫБА.

В очередь, сукины дети, в очередь!

Примус. Признание Америки. МОСКВОШВЕЯ. Примус.
Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.

Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за сияющая чепуха?
- Чего я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий - все в лаковых.

А, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы понимаем-с!
Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15-ти комнат с ванными не жили.
Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право.

Пальцами блох ловить! Пальцами! Не понимаю: откуда вы их только берёте?
- Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня любят.

ДокУмент, Филипп Филиппыч, мне надо.
- ДокУмент? Черт... А может... как нибудь...
- Это уж, извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком...
- Но при чём тут домком?
- Как это при чём? Встречают, спрашивают - когда же ты, говорят, многоуважаемый, пропишешься?

Довольно обидные ваши слова.

Ну и что же он говорит, этот ваш прелестный домком?
- Вы его напрасно прелестным ругаете. Он интересы защищает.
- Чьи интересы, позвольте осведомиться?
- Известно чьи. Трудового элемента.
- Вы что же, труженик?
- Да уж известно - не нэпман.

Ну что же ему нужно в защиту ваших революционных интересов?
- Известно что - прописать меня.
Они говорят, где это видано, чтоб человек проживал непрописанный в Москве.

Но позвольте узнать, как же я вас пропишу? У вас же нет ни имени, ни фамилии.
- Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
- Пропечатал в газете и шабаш.
- И как же вам угодно именоваться?
- Полиграф Полиграфович.

А фамилию, позвольте узнать?
- Фамилию? Я согласен наследственную принять.
- А именно?
- Шариков.

Бить будете, папаша?
- Идиот.

Ты что это, леший, её по всей квартире гоняешь! Набирай вон в миску.
- Да что в миску, она в парадное вылезет.
- Ой, дурак. Дурак.

До чего вредное животное.
- Это кого вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
- Кота я имею в виду. Такая сволочь.

Я водочки выпью.
- А не будет Вам?

Вот всё у вас, как на параде. Салфетку - туда, галстук - сюда.
Да "извините", да "пожалуйста-мерси". А так, чтобы по-настоящему. - это нет.
Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- А как это "по-настоящему", позвольте осведомиться?
- Желаю, чтобы все.

Эту, как ее, переписку Энгельса с этим, как его, дьявол... с Каутским.
- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
- Да не согласен я.
- Что, с Энгельсом или с Каутским?
- С обоими.

Да, и что Вы можете со своей стороны предложить?
- Да что тут предлагать? А то пишут, пишут... Конгресс, немцы какие-то.
Голова пухнет! Взять всё, да и поделить.

Кто убил кошку мадам Поласухер, кто?
- Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице.
- Да она меня по морде хлопнула! У меня не казённая морда!
- Потому что вы её за грудь ущипнули!

Доктор, ради Бога, съездите с ним в цирк. Только посмотрите в программе - котов нету?
- И как такую сволочь в цирк допускают?

Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.

Однако не следует думать, что здесь какое-то колдовство или чудо.
Ничего подобного! Ибо чудес не бывает. Как это доказал наш профессор Преображенский.
Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.

Я не господин. Господа все в Париже.

Тем более не пойду на это.
- Да почему?
- Но вы-то не величина мирового значения.
- Ну где уж.
- Ну так вот. А бросить коллегу в случае катастрофы,
а самому выехать на мировом значении, это извините.
Я московский студент, а не Шариков.

Я 5 лет выковыривал придатки из мозгов.
Вы знаете, какую колоссальную работу проделал. Уму непостижимо!
И спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы становятся дыбом?
- Исключительное что-то.
- Совершенно с вами согласен.

Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю. Всё.

Тем более, что Шариков ваш - прохвост. Вчера он взял в домкоме 7 рублей на покупку учебников. Собака!

Позвольте вас спросить: почему от вас так отвратительно пахнет?
- Ну что ж, пахнет. Известно, по специальности.
Вчера котов душили-душили, душили-душили, душили-душили...

Но позвольте, как же он служил в очистке?
- Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию.
Если я не ошибаюсь.

Атавизм.
- Атавизм? А...
- Неприличными словами не выражаться!

Так свезло мне, так свезло - просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моём происхождении нечисто.
Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке.

У болельщиков сейчас полное ощущение, что наш спорт рухнул в глубочайшую Жэ. Но я скажу вам, что спорт наш просто сравнялся со всей остальной нашей действительностью. А где у нас не Жэ? Поэтому спорт еще неплохо продержался.

Каждый день допинг, допинг, допинг. Все уже запутались, какие пробы и каких годов перепроверяют, кого из наших в чем винят, какие комиссии, федерации и неизвестные прежде нам господа сейчас решают не закрыть ли этот российский спорт совсем за ненадобностью. Очень много аббревиатур - МОК, ИААФ, ВАДА, РУСАДА, а названия препаратов, которые ежедневно у кого-то выявляют, позволяют тренировать артикуляцию не хуже, чем «шла Саша по шоссе».

Но если коротко для не очень посвященных, то на сей раз дело совсем плохо. Потому что обвинения выдвигает не какой-то бывший допинг-офицер средней руки по фамилии Степанов и его супруга, неудачливая бегунья Степанова, сама пойманная на таблетках. Слово взял бывший руководитель московской антидопинговой лаборатории Григорий Родченков - и это самый высокопоставленный и самый осведомленный человек из всех, кто когда-либо обвинял нас в применении запрещенных препаратов и методов.

Конечно, признания Родченкова звучат несколько, скажем так, экстравагантно. Коктейли из стероидов, которые запиваются виски и вермутом, передача пробирок через дыру в стене за деревянным шкафом под покровом ночи. Агенты ФСБ, научившиеся вскрывать невскрываемые баночки с пробами. А потом еще бывшие коллеги Родченкова оптом и в розницу стали выставлять его шизиком-эгоцентриком.

Мужик действительно причудливый. С некоторой призвездью. Но ребята! «Как же он у вас в очистке работал?» Десять лет человек занимал важнейший, стратегический пост в системе спорта и никого не смущали его странности и заскоки. А теперь выходит, что никто не должен верить ни единому его слову, потому что он чудак?

Есть ли в этом деле политика? Есть! А как же! Но эта политика неспроста тут взялась. К нам возвращаются все наши бумеранги. Мы сами отковали такую репутацию в мире, что нам не верят. Что параноику и сексуально озабоченному бывшему начальнику допинга поверят, а всем нам - нет. Вероломство, коварство, жульничество, подтасовки - это все про нас, увы. Уж если страна способна на гадкие поступки в международно-политическом жанре, то что ей стоит смухлевать с какими-то пробирками?

И самое обидное, что досконально разбираться действительно не будут. И под одну гребенку всех постригут. И невиновные спортсмены, которых все равно большинство, попадут под раздачу, а вот на Олимпиаду, похоже, не попадут. Система мирового спорта подразумевает презумпцию виновности. Наказания по косвенным признакам производятся сплошь и рядом. Но весь спортивный мир как-то смирился с этим и по этим правилам живет. А нам приходится оправдываться и отбивать удар за ударом. Но пока кое-как отбили один, уже летит новый - с другой, неожиданной стороны.

Но так все-таки была у нас государственная система допинга в стране? Однозначно и не ответишь. По логике, если во всех сферах обман - почему спорт должен быть чист? Тем более что спорт и ракеты - это все, что мы еще можем показать на мировой уровне. Победы в спорте нам нужны не меньше, чем эффектные удары по Сирии.

С другой стороны, такого масштаба обманы и такого уровня фармакологическая поддержка побед требуют соответствующих технологий. Чтобы вот так всех обманывать столько лет! Кто только не пытается надуть антидопинговые службы, а получилось только у русских? Что-то я сомневаюсь в такой продвинутости наших фармацевтов и могуществе секретных лабораторий ФСБ.

Думаю, что тут, прямо как у Родченкова - коктейль. Который без поллитра не расхлебаешь. Кто-то точно целенаправленно сидел на таблетках. Кто-то был просто раздолбаем - и таковых, ох, как немало, как и в любой иной сфере нашей безалаберной жизни. Кто-то шел на «риск» ради побед и премий - как раз потому, что спорт поддерживается государством и денег на него не жалеют.

В общем, предпосылок для массового применения запрещенных веществ в России хоть отбавляй.

Ну, а потом к нам прилетели бумеранги… И все сошлось.


Фото: Лекарственный препарат мельдоний, продающийся под торговой маркой "Милдронат". В странах СНГ препарат используется для профилактики сердечных заболеваний. Обнаружение в пробе спортсмена данной субстанции в соревновательный и во внесоревновательный период является нарушением антидопинговых правил с 1 января 2016 года. Вещество относится к классу S4 запрещенного списка Всемирного антидопингового агентства (гормоны и модуляторы метаболизма).

Читаю ФБ Глеба Олеговича Пэ. По обыкновению камлает и наставляет. Ну, вот, к примеру:

тот кто пикеты устраивает, и те кто пойдут должны знать, что за ними пойдут убийцы, а не топтуны как прежде. Теерь другая игра (Отсюда)

при всём уважении к прогнозам основанным на вере в разум в России, а не стану в них инвестировать. А вы?

я не говорил что надо сидеть дома (это кстати никому не помогало). я говорю об уличной экипировке

иногда люди падают с 16 этажа вовремя при невыясненных обстоятельствах (слово "вовремя" можно ставить почти перед каждым из слов.) Через парня выходили и на Femen (отсюда)

Ну и т.д. И т.п.

версия нелюдей продиктована, - вот она; людям лучше подготовиться:
«Муж Толоконниковой Петр Верзилов, конечно, заявил, что это провокация, но отмазаться от того, что на руках Pussy Riot сейчас не только спиленные кресты и украденные мощи, но и кровь, ему теперь не удастся.»

Люди и нелюди, как обычно. "Пехота, бойцы и шваль подтанцовка все уже тут", по его выражению (в какую категорию, интересно, попаду и я после этой записи)?

Ничего нового. Работает человек, старается. Какие к нему вопросы?

Вопрос к властям: как вот это вот самое торчало у вас там на высоких должностях столько лет? И сколько их у вас там таких? Половина? Больше половины?

Не забываем. Речь идет о человеке, который во многом определил неизбывный мрак нашей политической жизни сегодня. Засеял все семенами своими, опылил гнилой пыльцой. Воспитал маленьких подражателей. И сверху, и снизу. Плодовит. Всюду воспитанники. Обер-кантианцы, обсосы и отсосы.

Ну, и вишенка на тортике: панегирик дорогому Глебу от поэта и гражданина (2001 год): Повесть о вещем Олеговиче К пятидесятилетию с любовью.

Сохранено

Читаю ФБ Глеба Олеговича Пэ. По обыкновению камлает и наставляет. Ну, вот, к примеру: тот кто пикеты устраивает, и те кто пойдут должны знать, что за ними пойдут убийцы, а не топтуны как прежде. Теерь другая игра (Отсюда) И далее он же, в...